Сорок лет со дня создания – такую знаменательную дату в 2020 году отметила хоровая школа «Апрель». Мы продолжаем публикацию одной из глав будущей книги организатора школы – известного дирижёра и композитора Виктора Дмитриевича Огороднова
Глава I. Первая поездка в Европу. Отправление
Ну, для начала, про название. «Aprilis» – с латинского «расцветать» и «отдавать свои дары», ощущение щедрости весны, новой жизни и солнечного тепла. Слово красивое , свежее и доброе, вокально « вкусно» произносится. Название появилось после мучительных поисков зимой восемьдесят пятого года.
Работа началась в Войсковицкой ДМШ именно сорок лет назад и постепенно расширялась в Гатчинском районе. А в 1991 году продолжилась в Гатчинской школе творческого развития – предтече школы №8. Поскольку к 1991 году хор «Апрель» уже чему-то научился и даже стал лауреатом нескольких конкурсов, то счастливое заселение в ШТР совпало с нарисовавшейся, к счастью, первой международной поездкой. Ну, и как тут не похвастаться, что именно наш хор стал первым областным коллективом, который вырвался на крыльях музыки и творчества в Европу.
Ах, первая заграничная поездка!.. Как хор « Апрель» её ждал и как готовился! Это сейчас современные дети спокойно произносят слова Таиланд, Египет, Доминикана… А тогда… Зимой девяносто первого года стало понятно, что мы в мае едем во Францию на хоровой фестиваль в город Нанси и жить там будем по семьям детского хора в соседнем древнем городке Туль. Больница имени Кащенко взяла на себя спонсорские функции – за свой счёт сшила хору первые костюмы: белые блузки с кружевными воротничками и синие (исторический «апрелевский» цвет) сарафаны.
Без бумажки…
Всей документацией по подготовке поездки занимался директор Войсковицкой ДМШ А.Д.Крушельницкий, которому в осуществлении этой поездки суждено было сыграть выдающуюся роль – спеть своего рода сольную арию.
Дело в том, что никакого «шенгена», то есть, объединённой Европы, тогда ещё не было. Мы на поездах Ленинград – Берлин, а затем Берлин – Париж должны были пересечь Польшу, Германию и Францию, и, естественно, обязаны были поставить визы в консульствах этих стран в Ленинграде. Последними ставили визы немцы. Повторю ещё раз: никто из нас никогда этими вопросами не занимался. ВСЁ БЫЛО В ПЕРВЫЙ РАЗ! НОВО, РАДОСТНО И ТРЕВОЖНО. И никаких компьютеров. И никаких мобильных телефонов. Их тоже ещё не было! Отсюда – большая вероятность каких-то просчётов.
Итак, хор на поезде с Варшавского вокзала Ленинграда должен был отправиться 4 мая в 12 часов дня. Паспорта в немецком консульстве нам должны были выдать утром 3 мая. Всё замечательно! Только когда паспорта уже были в немецком консульстве, неожиданно выяснилось, что по пути из Берлина в Париж поезд ночью проезжает через кусочек Бельгии, и, стало быть, нам нужны ещё и бельгийские визы. Иначе всей поездке крышка. Но бельгийского консульства в Ленинграде нет. Есть бельгийское посольство только в Москве.
Конец апреля. Синее небо, пахнет кострами, в которых сжигали накопившийся за зиму мусор. Хор радостно и взволнованно собирает чемоданы, не догадываясь, что мы, скорее всего, никуда не едем, ибо, получив в немецком консульстве 59 паспортов в 13 часов дня 3 мая в Ленинграде, трудно представить себе, что ты успеешь в этот же день поставить 59 бельгийских виз до 17 часов вечера в Москве.
Тем не менее, финальная комбинация была разработана в лучших детективных традициях и выглядела следующим образом.
С раннего утра 3 мая Александр Дмитриевич Крушельницкий занял очередь на Фурштадской улице у немецкого консульства, чтобы быть первым на выдаче документов. В это же самое время в Москве очередь в бельгийское посольство занял один из наших друзей, специально на сутки раньше выехавший для этого в столицу. В 13.05. со всеми паспортами в сумке Александр Дмитриевич вскочил в машину наших друзей, и они помчались в аэропорт… До самолёта на Москву оставалось 50 (!!!) минут. До Пулково ( 22 км ) доехали за 25 (!!!) минут. Гонка была, как в американском боевике (простите, дорогие сотрудники ГАИ!). Спешная регистрация. Все пассажиры уже сидели в самолёте, а Александр Дмитриевич один, как в кинофильме, бежал по лётному полю к трапу, наверное, бормоча какие-то заклинания. И успел! Всё время полёта смотрел на часы. Через 1 час 30 минут во Внуково, не торгуясь, он хватает такси и просит поскорее доехать до бельгийского посольства (это на Арбате, и тоже 22 км !!). Московский друг «держал» очередь в посольстве. Перед этим Александр Дмитриевич успел купить огромный букет цветов и большую коробку конфет. Влетел в посольство в 16. 40. «Девочки, родные, спасайте!!» Цветы и конфеты в качестве смазочного материала были подарены симпатичным девушкам визового отдела. До закрытия посольства формально оставалось 20 минут…Девочки спасли, спасибо им от всех поколений «Апреля», никто из них не сказал, что рабочий день уже закончился.
В то же самое время я сидел дома на диване , сцепив руки, и тупо глядел перед собой, ожидая звонка из Москвы. Пытался представить себе, что будет, если…В голове как будто слетали лепестки с ехидной ромашки: …едем…не едем…едем…не едем…плюнет…поцелует… Позади много лет кромешной работы! Создан дружный ансамбль педагогов и концертный коллектив международного уровня, завоёваны лидирующие позиции в Ленинградской области, с блеском (спасибо всем педагогам!) проведён первый (1990г) хоровой лагерь. И, наконец, мы – первый коллектив Ленинградской области, который едет за границу, да ещё сразу на родину Жанны Д Арк!.. В конце концов мы уникальны ещё и тем, что представляем сельскую музыкальную школу. Если всё сорвётся – немыслимый ущерб всей работе, всей истории хора. Моральный удар по детям, педагогам, родителям – всем, кто помогал и верил. Я сидел в Гатчине и тупо смотрел перед собой…Нервы сдавали.
В 17.30. раздался звонок и, стараясь сдерживать волнение, Александр Дмитриевич сказал, что звонит из телефона – автомата с проспекта Калинина, всё в порядке ( ух!), все визы поставлены (ох!), паспорта под мышкой в сумке (ах…), и он выезжает ночным мурманским поездом в Ленинград. Встречаемся утром на перроне Варшавского вокзала.
Кажется, положив трубку, я заорал что-то первобытное…
За “железный занавес”…
Четвёртого мая солнечным утром поезд тронулся с Варшавского вокзала, увозя хор «Апрель» навстречу новым горизонтам мимо любимой Гатчины, через Псков, Латвию, Литву. А к вечеру следующего дня прибыл на польскую пограничную станцию Кузница, где вагоны переставлялись на европейскую колею. Ведь российская колея на 10 см шире, чем в Европе. Так получилось исторически. Процедура, скажу я вам, интереснейшая! А потом был Берлин, где поражало изобилие всего, особенно по сравнению с пустыми полками магазинов в нашей стране. А вскоре был Париж и город Нанси, с великолепной площадью Станислава, где барокко, рококо и классицизм слились в дивном звучании. Потом были наши вдохновенные выступления, овации, и ощущение, что всё было не зря. И обратная дорога, которая заслуживает отдельного описания.
Глава II. Первая поездка в Европу. Возвращение
Выступления наши во Франции проходили в различных местах: в мэрии города Туль, в зале «Пуарель» в Нанси, в соборе г. Нанси, на площади Станислава (финал фестиваля). Вот наша программа:
- 8 мая. День приезда. 19 ч Церковь Тамплиеров. Туль.
- 9 мая. 16 ч. Дворец Конгрессов. Нанси. 50 мин.
- 10 мая. В15.00 концерт в Доме инвалидов, Туль. 30 мин
- В 20.30 концерт в церкви св. Женгу, Туль. 40 мин.
- 11 мая. Камерный театр «Пуарель» в Нанси.
- Пл. Станислава, Гала-концерт в 20.30. 8 мин.
Кстати, обсуждая со мной произведения для исполнения во время службы в соборе Нанси, французский священник попросил исполнить какую-нибудь русскую народную песню. Самой эффектной у нас была «Ах, вы, сени мои, сени». Правда в конце неё предполагался разбойничий свист, о чём я и сказал высокому духовному лицу. Священник задумался ненадолго, а потом сказал: «Народная песня – от Бога. Свистите!». Свистели Виктория Викторовна и один из мальчиков. Свистнули так, что уши заложило.
Во Дворце Конгрессов мы поделили концерт с колоритным женским хором из города Осака ( Япония). Фарфоровые девушки были одеты в национальные кимоно с бантами и в деревянные цокающие сабо. Дирижёр был с темпераментом настоящего самурая.
Зал был очень доброжелателен, а после исполнения хором “Апрель” «Аве Марии» Каччини просто взорвался овациями, превратив окончание концерта в фурор нашего хора. На этой крайне высокой эмоциональной волне и закончилось наше выступление.
В этот вечер мы впервые в своей концертной жизни пели со световыми эффектами – переливающейся подсветкой разных оттенков, что создавало фантастический эмоциональный эффект. И вот с этого момента «Аве Мария» фактически стала нашей визитной карточкой.
Финалом фестиваля было выступление в Нанси на площади Станислава, где каждый хор исполнил по два-три произведения. А в конце огромным сводным хором был спет гимн фестиваля, специально написанный для этого случая французским композитором. Кстати, после исполнения «Ах, вы, сени мои, сени», знаменитый ведущий концерта (с роскошными усами и похожий на Мопассана) под рёв всей площади попросил нашего мальчика свистнуть на бис, что тот с удовольствием и сделал.
Прощание
После этого Гала-концерта в городе Туль нас ждали накрытые столы и большой прощальный вечер с многочисленными тостами на русском и французском языках, с признаниями в любви и вечной дружбе. Кстати, Маргарита Евгеньевна Руотси до сих пор сохранила контакт со своей французской подругой.
В предпоследний день каждый хорист получил от принимающей семьи символическую сумму во французских франках и посетил самый дешёвый сетевой магазин «Тати», купив, замирая от счастья, незначительную мелочь (пробные духи, шарфики, заколки и т. д.) себе и родным. На обратном пути мы гордо размахивали яркими фирменными полиэтиленовыми пакетами. Заграница! Пока наша переводчица Мальвина Авнеровна не сказала тихо: «Друзья, это магазин для самых бедных и эмигрантов. Бережем свою гордость и сделаем эти пакеты более незаметными. Французам спасибо, но кричать о своём нищенстве необязательно». Мы засунули свёрнутые пакеты под мышки.
На экстренные бытовые случаи у нас была взята с собой совсем небольшая сумма в немецких марках. Она хранилась у А. Д. Крушельницкого, и мы должны были отчитаться за неё по приезде. А русские деньги тогда вообще в Европе не обменивались. Поэтому ни дети, ни взрослые с собой в поездку не взяли ни рубля.
Утром 12 мая состоялось совсем уже последнее прощание с нашими французскими друзьямии. Прощание со слезами на глазах. А затем на французском автобусе мы отправились в Париж на Северный вокзал, к своему поезду. В поезде Париж-Берлин разместились в двух соседних вагонах. Все 56 человек в одном не поместились. Несмотря на крайнюю усталость после нервного напряжения последних дней заснуть быстро мы не смогли. Вагон был сидячий, но не с откидными креслами и не с плацкартой, как в русских вагонах, а в стеклянном купе, где сидишь по стойке смирно под углом 90 градусов. И даже на соседа упасть не можешь из-за неудобных перегородок. На тех квадратных метрах, где в наших вагонах в плацкарте разместилось бы шесть лежачих мест, там было шесть сидячих, крайне неудобных! Примостившись в этаком аквариуме в самых немыслимых скрученных позах, мы смогли уснуть только глубокой ночью.
Детей потеряли…
Рано утром внутри меня прокричал петух – иди проверь детей в соседнем вагоне. Они ехали с концертмейстером М. Д. Огородновым. Открыв дверь тамбура, за которым должен был быть соседний вагон, я замер: за стеклом был качающийся зад электровоза. «Не может быть! Наверное, я ещё сплю!» Я протёр глаза, но картина не изменилась. «А-а-а, мне надо выйти обратно в свой вагон, закрыть дверь, и когда я повторю всю процедуру сначала, то вагон с детьми будет на месте». Я закрыл дверь тамбура, постоял секунд двадцать, успокоился. Сейчас будет всё в порядке. Открыл дверь тамбура: тот же зад электровоза. Половина хора исчезла на просторах Европы. Вернулся в вагон. Там уже проснулась Виктория Викторовна. Объяснил ситуацию. Она сказала: «Не может быть!» и пошла проверять. Протёрла глаза, два раза открыла дверь тамбура. Результат тот же.
По-немецки из нас никто не говорил. К счастью для нас, все билеты и загранпаспорта были у Александра Дмитриевича в нашем вагоне. Постепенно выяснилось, что ночью изобретательные немцы из каких-то соображений расцепили наши вагоны в Аахене и отправили с разными поездами в Берлин с интервалом в несколько минут. По рации поездные бригады связались друг с другом, и оказалось, что наши поезда должны будут встретиться в Ганновере. То есть в определённое время будут стоять в течение двух минут с двух сторон одной платформы на вокзале. А вот следующие действия могли осуществить только русские: когда наш поезд замер у платформы, и мы действительно увидели с другой стороны платформы вагон с родными лицами, прозвучала команда: «Вещи и хористов перекидываем в наш вагон!»
Мешки, чемоданы и сумки влетали в открытые окна. Хористы влетали в открытые двери мимо обалдевших выходящих немцев. За две минуты нами был занят весь полупустой к тому времени вагон. Мы успели! Друзья снова были вместе, как говорится в “Бременских музыкантах”.
И лишь потом мы узнали, что такая же картина была и в том вагоне, который ночью перецепили к другому поезду. Как вспоминает М. Е. Руотси, ехавшая в том вагоне: “Под утро заходят контролёры, говорят “тикетс”. В полудрёме М. Д., на правах старшего и на тот момент единственного носителя немецкого языка тычет пальцем в сторону вагона, где едут остальные хористы во главе с В. Д., и произносит что-то типа: “Там, у шефа!” Контролёры уходят. Дверь в купе закрывается , все засыпают. Проходит пара минут. Дверь открывается. Заходят контролёры. Все просыпаются. Они снова произносят “тикетс”. Снова М. Д. объясняет, что билеты у шефа, а шеф в соседнем вагоне. На что контролёры отвечают : “Не-а, никакого шефа там нет, потому что никакого вагона там нет”…
Мой брат Михаил Дмитриевич пронёсся по вагону, открыл дверь в соседний вагон и увидел убегающие вдаль рельсы…
Неспокойно в Берлине
После благополучного воссоединения в Ганновере мы добрались до Берлина. В Берлине наш друг Джузеппе Кастаньетти организовал встречу нашего хора с пастором церкви Иоганна-Себастьяна Баха. Мы должны были из центра Берлина доехать до юго-запада.
На платформе наземного метро нам пришлось ждать нужного поезда минут пятнадцать. Неожиданно нарисовалась пара немецких юношей, лет шестнадцати – семнадцати. Один чуть ниже меня, плотненький и мордастенький, уже со сложившейся фигурой. Другой более худой и высокий. Оба с банками пива и явно не первыми. Проходя мимо нашей девочки Риты (которую теперь вся школа знает как Маргариту Евгеньевну Руотси), стоящей к ним спиной и разговаривающей со своими подругами, мордастенький злобно, с ленивой оттяжкой, дёрнул за роскошные рыжие волосы. Голова Риты мотнулась назад. Немцы продолжили движение. До меня им оставалось несколько шагов. Надо было как-то реагировать. В голове мелькнуло: если врежу в морду, завтра Берлинские газеты выйдут с заголовками: «На платформе N русский дирижёр избил немецкого ребёнка». Хорошенькое начало контактов в Германии! Хор заторможенно смотрел на развитие ситуации. За эти несколько секунд парочка как раз приблизилась, и я со всей силы саданул мордастому в плечо. Зачем-то ещё (на нервной почве, наверное), добавил: «Гуляй, Вася!»
«Вася» пошатнулся, но устоял. Тупо уставился на меня, мучительно соображая, что в этой ситуации должен делать истинный ариец. Платформа пуста. Других немцев нет. Полиции нет. Стоит только наш хор. Положение разрядил дружок мордастого, потянувший его за рукав дальше, мол «не надо, свидетелей всё-таки слишком много». Я тоже не настаивал на продолжении банкета. Тот, бормоча что-то в мой адрес, послушался и пошёл прочь. Инцидент был исчерпан. Поезд пришёл и мы добрались до Тюнер-Платц и Баховской церкви.
Вечер был тихий и солнечный. Нас встретил пастор, потрясающе спокойный и светлый. Мы спели несколько произведений в небольшой современной уютной церкви. Умиротворённая атмосфера вечера естественным образом привела к взаимной симпатии и желанию продолжить дружбу. И мы получили приглашение приехать в гости к Баховской общине с концертами и экскурсиями через полгода, в октябре 1991 г.
Так начиналась наша международная творческая эпопея.
